Чунки

Чунки, в старом значении — сани, иногда длиной до двух метров, на которых по первому льду ездили астраханские морские ловцы. Теперь под чунками, как правило, подразумевают маленькие санки на двух коньках, на которых катаются дети[1], отталкиваясь двумя металлическими дротиками. Иногда чунки называют салазками.

Отталкиваясь дротиками ездили на обычных санках (см. илл. 2). Уменьшение расстояния между лезвиями увеличивает маневренность, но снижает устойчивость, на чунках с одним лезвием ездили самые умелые. Они могли носиться на чунках, закладывая крутые виражи вблизи прорубей. Затянутые тонким слоем льда и припорошенные снегом лунки рыбаков тоже становились ловушкой для чунок. По воспоминаниям старожилов некоторые мальчишки катались на чунках стоя, пытались играть на них в хоккей.

Взрослые ездили на чунках по рекам и ерикам в соседние села или в город, иногда тянули за собой санки с грузом. Морские ловцы в селе Мумра в начале XX века как средство спасения при падении в майну использовали трехметровый шест, который клали поперек чунок. В повести Ф.В. Гладкова «Вольница» молодой ловец по прозвищу Балберка мастерски катается стоя на чунках. Балберка едва не погиб в метели, обморозил пальцы на руках и ногах, когда отправился стоя на чунках с донесением из промыслового поселка Жилая Коса[2]в Астрахань.

 «В углу я заметил красивую коричневую рогатину. Её металлический наконечник блистал серебром и остро вонзался в пол, а наверху, на другом конце, длинной петлей висел ремень. <…> Балберка, должно быть, увидел испуганное удивление на моём лице и с гордостью похвалился:

— Это — моя работа. Я сам её сделал, выточил из дубовой слеги. <…> С этой рогатиной я с Жилой Косы до Астрахани да обратно на чунках сколь раз летал. Тыщи три вёрст покрыл. Управляющий только меня кульероми посылает. Лучше меня на чунках — на салазках — никто не ездит. А потом — ну-ка! — в мороз, в непогодь полети-ка по морскому льду… Хоть кому страшно. Ведь до Жилой-то от Астрахани — почитай пятьсот вёрст. <…> а зимой лёд здесь — аршин толщины. Вот я и лечу по льду на чунках. Стою на них и промеж ног рогатиной этой себя подталкиваю. Вот так, смотри! Дай-ка мне рогатину!

<…> Он легко подкинул её и перебросил с руки на руку, потом ткнул между ног, и, выбросив руки с рогатиной, наклонился, воткнул наконечник в пол и сделал вид, что порывисто оттолкнулся вперёд.

— Вот как! Видел? Я лечу на чунках быстрее ветра. За мной однова волки гнались… Куда там! Я — круто в одну сторону, да в другую, а они — кувырком, да шерстью лёд подметают… А тут ещё друг дружку стали грызть от досады. Без отдыху летишь от поставы к поставе — целых пятьдесят вёрст… И остановиться нельзя: хватит морозом, да пронижет ветром — пиши пропало. А тут без передышки — легко. Махай себе рогатиной, а чунки сами летят по чистому льду аль по накатанной дорожке, промеж вешек. Красота! Всё сияет и бел-кипень снег, и ты — словно птица в небесах…»[3].

«Он [Балберка] схватил свою рогатину, отставил сундучок в сторону и вскочил на чунки. Сильным упором рогатины промеж ног он рванул себя вперёд и полетел по льду быстро и легко. Не успел я очухаться, как он уже мчался далеко. Ноги его туго спаяны были с чунками, и он, нагнувшись вперёд, летел, как на крыльях, по сияющему ледяному полю. <…>

Я забыл о своих чунках и смотрел на воздушный бег Балберки <…>. Мальчишки на коньках и на чунках тоже заворожено смотрели на его далёкую фигурку, на плавные взмахи его рук и мельканье рогатины и мысленно скользили за ним, недостижимым кудесником, который вот-вот растает в пылающем блистании льда. Вдруг он широким полукругом промчался в сторону, в небесно-голубой блеск ледяного поля и повернул обратно. Мальчишки сбились в кучу и застыли в завистливом оцепенении. Должно быть, у них так же гулко билось сердце, как и у меня. Балберка летел ко мне, как ветер; низко нагибаясь при каждом упоре рогатины, он как будто нёсся с горы. И когда он сделал широкий круг около меня, тормозя рогатиной по льду и разбрасывая белые брызги позади себя, я неудержимо смеялся от счастья. Он остановился рядом со мною, соскочил с чунок и тоже засмеялся. <…>. С ликующим вопросом в глазах он хвастался:

— Вот как на чунках-то бегают! Я так могу целый день скакать без устали. Ну-ка, я тебя поучу, как на чунках держаться надо.

Так провозился он со мной с час. К своему удивлению, я инстинктивно нашёл какую-то устойчивую точку на чунках, сразу врос в них и поехал уверенно и быстро»[4].

В начале XXI в. Чунки почти вышли из употребления из-за коротких периодов ледового покрытия на местных водоемах.

Сверхштатный рыболовный надзор астраханских казаков зимой на чунках // Нагайкина С.И. Рыбные промыслы Астраханской губернии. 1886 — 1916 Фотоальбом / Под ред. А.А. Курапова, дизайн Г.Н. Городничева. Астрахань, ООО «Типография «Новая Линия». 2014. С. 265.

Неизвестный фотограф. Зимний спортивный праздник вс. Камызяк. Февраль 1962 г. [Фрагмент] // Рапорт Камызякской районной пионерской организации имени В.И. Ленина V Областному слету пионеров. [1962(?) г.] Л. 8 об. АМЗ НВ 2073. Публикуется впервые.

Хусаинов Х.Х. Дети катаются на деревянных чунках. Бумага, акварель, белила, цветной карандаш. Астрахань, январь 2019 г. 21,0х30,0 см. АМЗ НВ 20742/3Публикуется впервые.

Хусаинов Х.Х. Дети на чунках. Бумага, акварель, белила, цветной карандаш. Астрахань, январь 2019 г. АМЗ НВ 20742/4 21,0 х 28,5 см. Публикуется впервые.

Хусаинов Х.Х. Мальчик на чунках. Бумага, акварель, белила цинковые, гуашь. Астрахань, январь 2019 г. 21,0 х 28,5 см. АМЗ НВ 20742/5. Публикуется впервые

Автор: А.Н. Алиева

[2] Жилая коса — ныне исчезнувший поселок близ устьев Эмбы, в Гурьевском уезде Уральской области.

[3] Гладков Ф.В. Вольница. Рига: Латгосиздат, 1951. С. 136 — 137.

[4] Там же. С. 413.